Глава 17. Индонезия: от вражды - к дружбепродолжение
Индонезийской прессе понадобилось несколько лет, чтобы понять, что
деньги в развитие Батама должны были вкладываться предпринимателями, которые
считали бы подобные инвестиции прибыльными и осуществимыми. Все основные
проекты, осуществляемые в Индонезии, были результатом правительственных
инвестиций, будь-то сталелитейные, цементные заводы или нефтехимические
комбинаты. Мне пришлось неоднократно объяснять, что правительство Сингапура
могло только создать условия для облегчения движения капитала, товаров и
рабочей силы между Сингапуром и Батамом и поощрять, но не принуждать наших
предпринимателей вкладывать там свой капитал.
Я пробовал убедить Сухарто разрешить предприятия со 100%-ым иностранным
капиталом на Батаме, при условии, что вся их продукция шла на экспорт. Когда
мы встретились в октябре 1989 года, Сухарто сказал, что он разрешит, чтобы
предприятия, экспортировавшие всю продукцию, полностью принадлежали
иностранцам в течение первых 5 лет, но после этого они должны были продать
часть акций индонезийцам. Эти условия были не столь привлекательны, как те,
что существовали в Сингапуре, но они были достаточно хороши, чтобы побудить
некоторые компании перенести производство из Сингапура на Батам. Издержки
производства там были ниже. Компания "Сингапур тэкнолоджиз индастриэл
корпорэйшен" (Singapore Technologies Industrial Corporation), тесно
связанная с правительством Сингапура и группа индонезийских компаний создали
совместное предприятие по развитию на Батаме индустриального парка площадью
500 гектаров. Компания активно продвигала этот проект среди МНК и
промышленников Сингапура. Проект оказался успешным, - к ноябрю 1999 года в
парк было инвестировано 1.5 миллиарда долларов, создано 74,000 рабочих мест.
Несмотря на финансовый кризис, охвативший Индонезию в 1997 году, парк
продолжал расти.
Это проложило дорогу к сотрудничеству с соседними островами Бинтан
(Bintan) и Каримун (Karimun). После этого Сухарто предложил нам, чтобы мы
помогли направить в Индонезию поток туристов, посещавших Сингапур (7
миллионов человек ежегодно). Сотрудничество в сфере туризма распространилось
на всю территорию Индонезии, а наши авиакомпании получили право перевозить
пассажиров на те курорты, которые мы совместно развивали.
Как и в большинстве случаев, в этом сотрудничестве были и отрицательные
стороны. Многие наши индонезийские партнеры были этническими китайцами, что
питало подспудное чувство недовольства. В наши намерения входило налаживание
контактов и сотрудничество с "прибуми" (pribumi - коренные индонезийцы). Это
было сложно, потому что преуспевающими предпринимателями в Индонезии были
этнические китайцы, но мы сумели создать совместные предприятия и с
"прибуми".
Во время всех наших встреч, Сухарто и я всегда находили время для
беседы "в четыре глаза", во время которых мы могли свободно обсудить широкий
круг вопросов. Я также мог проверить свои идеи, которые он мог отвергнуть
без каких-либо затруднений. Это создавало атмосферу доверия и способствовало
развитию личных отношений. Например, я заверил его, что мы не станем
устанавливать дипломатических отношений с Китаем, пока этого не сделает
Индонезия. Поэтому, перед тем, как обменяться с Китаем коммерческими
представительствами, я встретился с ним лично, чтобы пояснить, что такой
обмен коммерческими представительствами с целью развития торговли не означал
дипломатического признания. Он согласился с этим.
К середине 80-ых годов руководители Индонезии пришли к выводу, что
Сингапур не являлся сторонником Китая, а настойчиво защищал собственные
интересы в качестве государства Юго-Восточной Азии. Наши экономические
отношения также улучшились. Индонезия открыла все порты для всех судов и
ослабила контроль над экспортом и импортом. Они больше не подозревали
Сингапур в "контрабанде". (Конечно, были новые жалобы на то, что
индонезийские торговцы занимаются контрабандой электронных изделий и других
товаров длительного пользования из Сингапура в Индонезию, чтобы избежать
уплаты высоких импортных пошлин. Но это была таможенная проблема Индонезии,
в которой нас обвинить было нельзя). К тому же, вопрос о роли Сингапура как
посредника в торговле между Индонезией и Китаем отпал сам по себе, так как
Индонезия стала торговать с Китаем напрямую.
Хорошие отношения между Сухарто и мною привели к тому, что в 80-ых
годах тогдашний министр обороны и безопасности Индонезии Бенни Моердани
(Benny Moerdani) предложил и практически реализовал проект по совместному
развитию военно-воздушного полигона в Сиабу (Siabu Air Weapons Range), возле
города Пекан-Бару (Pekan Baru) на Суматре. Полигон совместно использовался
военно-воздушными силами двух стран. Он был официально открыт двумя
министрами обороны в 1989 году, став вехой в развитии наших отношений в
сфере обороны.
Когда я встретился с Сухарто в феврале 1989 года на похоронах
императора Хирохито (Hirohito) в Токио, он сообщил мне о развитии процессов,
которые должны были, в конечном итоге, привести к восстановлению
дипломатических отношений Индонезии с Китаем. Китай был готов недвусмысленно
и публично заявить, что он не станет вмешиваться во внутренние дела
Индонезии, будь-то отношения между партиями или правительствами. После того,
как в августе 1990 года Индонезия восстановила дипломатические отношения с
Китаем, в октябре того же года Сингапур также восстановил дипломатические
отношения с КНР во время моего визита в Пекин.
В ноябре 1990 года, за несколько дней до моего ухода в отставку с поста
премьер-министра, я встретился с Сухарто на коронации императора Акихито
(Akihito). Его жена Ибу Тьен (Ibu Tien) не могла поверить, что я собирался
уйти в отставку, находясь в добром здравии и будучи на три года моложе ее
мужа. Я объяснил, что это была бы первая отставка премьер-министра в истории
Сингапура, и что для меня самого было бы лучше оставить пост в тот момент,
который я сочту наиболее удобным, а условия для этого - наиболее
благоприятными.
Начиная с 1965 года, на протяжении долгих лет, развитие наших
двусторонних отношений зависело от того, насколько нам удавалось примериться
друг к другу и научиться сосуществовать. Проблемы были всегда, но нам
удавалось решать их или отложить их в сторону, чтобы попытаться решить их
позднее. В ретроспективе, мне было бы труднее сблизиться и сработаться с
президентом Индонезии, которой обладал бы характером и темпераментом
Сукарно. В этом случае история Индонезии и, вероятно, всей Юго-Восточной
Азии, сложилась бы иначе.
В апреле 1996 года умерла жена Сухарто. Когда моя жена и я посетили его
в ноябре, он выглядел несчастным человеком, пережившим тяжелую утрату. В
1997 году, когда мы в следующий раз встретились с ним в Джакарте, он уже
обрел самообладание, но существенные перемены все же произошли. Его дети
стали ему ближе. Когда мы встретили дочерей Сухарто на королевской свадьбе в
Брунее 18 августа 1996 года, они были увешаны драгоценностями. Жена нашего
посла, которая знала их, прожив много лет в Джакарте во время предыдущего
назначения ее мужа, сказала, что пока их мать была жива, она сдерживала их,
но после ее смерти эта сдержанность исчезла, и они стали выставлять свои
драгоценности напоказ.
Никто не ожидал кризиса индонезийской рупии. Когда 2 июля 1997 года
Центральный банк Таиланда прекратил поддерживать таиландский бат, эпидемия
распространилась на все валюты региона, ибо охваченные паникой управляющие
инвестиционных фондов начали продавать акции и валюты стран региона. Министр
финансов Индонезии поступил мудро и попросил о помощи Международный валютный
фонд (МВФ). В октябре 1997 года, прежде чем заключить соглашение с МВФ,
президент Сухарто через своего эмиссара попросил премьер-министра Го Чок
Тонга о поддержке на переговорах с МВФ. Тот обсудил этот вопрос с министром
финансов Ричардом Ху (Richard Hu) и мною перед тем, как вынести его на
рассмотрение правительства. Мы были уверены в том, что состояние экономики
Индонезии было лучше, чем экономики Таиланда. У Индонезии не было большого
дефицита бюджета и дефицита платежного баланса, внешний долг был небольшим,
а темпы инфляции - низкими. В результате мы согласились выделить для
поддержания экономики Индонезии 5 миллиардов долларов США, но только после
того, как Индонезия исчерпает 20 миллиардов долларов, полученные в виде
займов от МВФ, Мирового банка, Азиатского банка развития (Asian Development
Bank), а также свои собственные резервы. Сингапур также пообещал произвести
интервенцию на мировом валютном рынке для поддержания курса рупии, как
только Индонезия заключит соглашение с МВФ. МВФ выделил на поддержку
экономики Индонезии 40 миллиардов долларов США. Япония также согласилась
поддержать Индонезию кредитами на общую сумму 5 миллиардов долларов США.
Сразу после подписания соглашения с МВФ центральные банки Индонезии, Японии
и Сингапура, координируя свои действия, провели интервенцию на валютном
рынке, что позволило повысить курс рупии с 3,600 до 3,200 рупий за доллар
США. До кризиса курс составлял 2,200 рупий за доллар США.
Но эта положительная тенденция сошла на нет, когда президент Сухарто
распорядился продолжить работы по осуществлению 14 крупных инфраструктурных
проектов, которые были приостановлены по соглашению с МВФ. Среди этих
проектов было и строительство электростанции, в которой имела долю старшая
дочь Сухарто, Сити Хардиянти Рукмана (Тутут) (Siti Hardiyakni Rukmana
(Tutut)). Кроме того, один из 16 обанкротившихся банков, которым владел сын
Сухарто, получил разрешение возобновить операции под другим именем. Валютный
рынок отреагировал массовой продажей рупий. Эти 16 банков были лишь
небольшой частью куда большей проблемы. В стране насчитывалось более 200
банков, многие из которых были маленькими, плохо управляемыми, а
регулирование и надзор за ними были недостаточными. Затем, вопреки
соглашению с МВФ, монетарная политика была ослаблена. Доверие инвесторов
было подорвано еще сильнее, когда президент Коммерческой палаты Индонезии
(Indonesian Chamber of Commerce) объявил, что президент Сухарто согласился
использовать средства из пятимиллиардного фонда, выделенного Сингапуром, для
предоставления льготных кредитов местным компаниям, которые испытывали
сложности с получением кредитов. Вдобавок ко всему, в декабре 1997 года, в
результате переутомления, вызванного зарубежными поездками, ухудшилось
состояние здоровья Сухарто.
Обеспокоенный быстрым падением рупии, я сказал нашему послу в Джакарте
попросить Тутут встретиться со мной в Сингапуре, чтобы поделиться с ней
моими соображениями по поводу ситуации, которые она потом могла бы передать
отцу. Последний раз я видел ее в 1997 году, во время моего посещения Сухарто
в Джакарте. На Рождество (25 декабря 1997 года) премьер-министр Го Чок Тонг
и я встретились с ней в Сингапуре, в Вилле Истана. Мы объяснили ей,
насколько серьезным станет положение Индонезии, если доверие инвесторов не
будет восстановлено. Речь шла, во-первых, о состоянии здоровья ее отца; а
во-вторых, о его желании выполнять условия МВФ. Я настоятельно просил ее и
ее братьев и сестер понять, что внимание управляющих международными
инвестиционными фондами в Джакарте было сконцентрировано на тех
экономических льготах, которыми обладали дети президента. Поэтому им было бы
лучше полностью отказаться от участия в новых проектах и каких-либо
операциях на финансовом рынке на все время кризиса. Я прямо спросил ее,
могла ли она добиться понимания этого от своих родственников. Она тут же
откровенно сказала, что нет. Чтобы помочь ей понять, какие последствия
влекут за собой ежедневные отчеты рыночных аналитиков, я послал Тутут через
нашего посла в Джакарте копии подшивок ежедневных отчетов наиболее
влиятельных аналитиков. Судя по действиям детей Сухарто, на них это не
произвело никакого эффекта.
6 января 1996 года президент Сухарто обнародовал проект
государственного бюджета Индонезии, который не обсуждался с МВФ и не
соответствовал параметрам, оговоренным в соглашении с МВФ. В течение
следующих двух дней курс индонезийской рупии снизился с 7,500 до 10,000 за
доллар США, так как и заместитель управляющего директора МВФ Стэнли Фишер
(Stanley Fischer) и заместитель секретаря казначейства США Лоуренс Саммерс
(Lawrence Summers) подвергли бюджет критике, как не отвечавший условиям,
согласованным ранее с МВФ. В девять часов вечера 8 января я услышал
сообщение по радио, что толпы людей в Джакарте в панике очистили полки
магазинов и супермаркетов, чтобы избавиться от обесценивавшихся рупий и
запастись товарами. Я позвонил нашему послу в Джакарте, который подтвердил
это сообщение, добавив, что один супермаркет был сожжен, а курс рупии у
уличных менял понизился до 11,500 рупий за доллар США.
Я тут же позвонил премьер-министру Го Чок Тонгу, который немедленно
послал сообщение в Госдепартамент США и МВФ с просьбой выступить с
заявлениями, чтобы прекратить панику на рынках. В противном случае
существовал серьезный риск того, что на утро могли возникнуть беспорядки. В
семь часов утра по сингапурскому времени, президент Клинтон (Clinton)
позвонил премьер-министру Го Чок Тонгу, чтобы обсудить с ним последние
события и после этого поговорить с президентом Сухарто. Клинтон заявил, что
он послал Саммерса, чтобы помочь решить возникшие проблемы. Тем временем
Фишер выступил с заявлением, сказав, что реакция рынка была чрезмерной. Эти
действия дали надежду, что проблемы будут решены, а беспорядки и бунты -
предотвращены. 15 января президент Сухарто лично подписал второе соглашение
с МВФ, предусматривавшее проведение более глубоких реформ.
9 января 1998 года, за несколько дней до подписания второго соглашения
с МВФ, вторая дочь Сухарто - Сити Хедиати Херияди Прабово (Титиек) (Siti
Hediati Heriyadi Prabowo), жена генерал-майора Прабово Субьянто (Prabowo
Subianto), командира "Копассуса" (Kopassus - подразделения "красных беретов"
по проведению специальных операций), встретилась со мной в Сингапуре. Она
приехала в Сингапур с ведома своего отца и просила нас о помощи по
размещению в Сингапуре облигаций долларового займа. Некий международный
банкир посоветовал им, что доллары, полученные в результате размещения
такого займа, помогли бы стабилизировать рупию. Я ответил, что в той
кризисной ситуации, когда дилеры валютного рынка сомневались в стабильности
рупии, возможная неудача с выпуском облигаций могла вызвать дальнейшее
падение доверия к валюте. Затем она пожаловалась, что, по слухам, Сингапур
способствовал ослаблению рупии, и добавила, что наши банкиры поощряли
индонезийцев держать свои деньги в Сингапуре. Она спросила, не могли ли мы
прекратить эти действия. Я сказал, что любые меры были бы абсолютно
неэффективны, поскольку индонезийцы могли перевести деньги из Индонезии в
любую страну мира простым нажатием клавиши компьютера. Кроме того, слухи не
могли бы повредить рупии, если бы экономика была здоровой. Чтобы
восстановить доверие инвесторов, необходимо было показать, что ее отец
действительно выполнял реформы, согласованные с МВФ. Если он считал, что
некоторые условия являлись слишком жесткими или их выполнение не имело
практического смысла, он мог бы пригласить к себе в качестве советника
кого-либо вроде Пола Уолкера (Paul Volcker), бывшего председателя
Федеральной резервной системы США. В МВФ, скорее всего, внимательно
прислушались бы к аргументам Волкера. Этот совет был услышан. Я узнал от
одного из представителей банковских кругов, что Уолкер действительно
приезжал в Джакарту, но, после встречи с Сухарто, уехал, так и не став его
советником.
Проблемы Сухарто усугублялись все возраставшим участием его детей во
всех выгодных контрактах и государственных монополиях. МВФ обращал особое
внимание на отмену некоторых из этих монополий, включая монополию на
торговлю гвоздикой и национальную автомобильную монополию, принадлежавшую
его сыну Томми (Tommy), участие его дочери Тутут в строительстве
электростанции, отмену банковских лицензий, выданных другим его сыновьям, и
многое другое. Сухарто не понимал, почему МВФ вмешивался в его внутренние
дела. В действительности же, эти монополии и концессии стали серьезной
проблемой в отношениях с управляющими инвестиционных фондов. Кроме того,
высшие технократы из окружения Сухарто рассматривали финансовый кризис,
охвативший Индонезию, как удобную возможность для того, чтобы пересмотреть
те методы, использование которых ослабило экономику страны и привело к росту
недовольства. Но самым главным было то, что в МВФ знали, что Конгресс США не
проголосует за предоставление дополнительных фондов, чтобы пополнить ресурсы
МВФ, если эта практика не прекратится.
Критически важной для преодоления кризиса была позиция Америки, которую
Саммерс изложил премьер-министру Го Чок Тонгу и мне 11 января 1998 года,
остановившись в Сингапуре по пути в Индонезию. Необходим был "разрыв" с теми
методами управления правительством, которые использовал Сухарто; следовало
отменить привилегии членам его семьи и друзьям и установить одинаковые для
всех правила игры. Я, в свою очередь, указал на то, что необходимо было
обеспечить преемственность власти, ибо кто бы ни сменил Сухарто на посту
президента, он не обладал бы таким же влиянием, как Сухарто, чтобы провести
в жизнь выполнение тех условий, на которых настаивал МВФ. Поэтому нам
следовало помочь Сухарто выполнить условия МВФ и стремиться к достижению
оптимального результата, а именно: добиться назначения вице-президента,
который восстановил бы веру финансового рынка в будущее Индонезии после
того, как Сухарто уйдет в отставку. Администрация Клинтона не разделяла моих
взглядов, американцы были непреклонны, требуя от Индонезии перейти к
демократии, прекратить нарушения прав человека и начать борьбу с коррупцией.
"Холодная война" закончилась, и у них больше не было оснований "трястись"
(mollycoddle) над Сухарто, как выразился Клинтон во время предвыборной
кампании 1992 года.
Через два месяца, в марте 1998 года, бывший вице-президент США Уолтер
Мондэйл (Walter Mondale) привез Сухарто послание президента Клинтона.
Возвращаясь домой, он встретился в Сингапуре с премьер-министром Го Чок
Тонгом и мною. После обмена взглядами на то, каковы могли быть наиболее
вероятные действия Сухарто по проведению реформ, Мондэйл спросил у меня: "Вы
знали Маркоса. Был ли он героем или мошенником? Как бы Вы могли сравнить
Маркоса и Сухарто? Кто такой Сухарто: патриот или мошенник?" Я чувствовал,
что Мондэйл пытается прийти к определенному мнению относительно действий
Сухарто перед тем, как представить какие-либо рекомендации своему
президенту. Я ответил, что Маркос, возможно, начинал как герой, но закончил
как мошенник. Сухарто отличался от него. Идеалом для него служили не
Вашингтон (Washington), Джефферсон (Jefferson) или Медисон (Madison), а
султаны Соло (Solo) правившие на Центральной Яве. Жена Сухарто была младшей
принцессой этой королевской семьи. На посту президента Индонезии он был
мега-султаном мега-страны. Сухарто верил, что его дети обладали правом на
привилегии, подобно принцам и принцессам династии султанов Соло. Поэтому,
раздавая эти привилегии, он не испытывал никаких затруднений. Он считал себя
патриотом, и я не назвал бы Сухарто мошенником.
Премьер-министр Го Чок Тонг посетил Сухарто трижды: в октябре 1997
года, в январе и феврале 1998 года, пытаясь объяснить, что экономика
Индонезии была в состоянии серьезного кризиса, и что Сухарто следовало бы
отнестись к проведению согласованных с МВФ реформ серьезно. В противном
случае, паника на валютном и фондовом рынках могла привести к краху. Когда
он вернулся в Сингапур после последней встречи в феврале 1998 года, он
сказал мне, что Сухарто вел себя так, словно его осаждали, он верил, что
Запад решил свергнуть его. Го Чок Тонг выразил Сухарто свое беспокойство
относительно того, что продолжавшееся ухудшение экономической ситуации могло
привести к нехватке продовольствия, социальным волнениям и потере доверия к
Индонезии. Тогда президент столкнулся бы с серьезными трудностями. Поэтому
было важно стабилизировать экономику с помощью МВФ. В ответ Сухарто с
уверенностью заявил, что армия полностью поддерживала его. Го Чок Тонг
намекнул, что бывают обстоятельства, когда народ так голодает, что солдаты
могут отказаться стрелять. Сухарто отверг это предположение, - к сожалению,
он утратил связь с реальностью. В это самое время, как сообщил посол США
нашему послу в Индонезии, один из индонезийских генералов сказал: "Если на
улицы выйдет тысяча студентов, мы обрушимся на них со всей силой. Если их
будет десять тысяч, - силы безопасности (ABRI) будут пытаться контролировать
толпу. Если же их будет сто тысяч, - силы безопасности перейдут на сторону
студентов".
Несколько следующих шагов, сделанных Сухарто, привели к дальнейшему
понижению курса индонезийской валюты и стоимости ценных бумаг, несмотря на
подписание в январе 1998 года второго соглашения с МВФ. Еще не закончился
январь, как в индонезийской прессе появились сообщения о критериях, которые
президент использовал для подбора кандидатов на пост вице-президента. Эти
статьи привели многих к заключению, что наиболее вероятным кандидатом на
этот пост был Б. Д. Хабиби. Он получил известность в результате
осуществления таких дорогостоящих, высокотехнологичных проектов как создание
авиастроительного предприятия.
Несколько зарубежных лидеров были обеспокоены этим и тайно посетили
Сухарто, чтобы попытаться отговорить его от такого выбора. Среди них были
бывший премьер-министр Австралии Пол Китинг (Paul Keating), которого Сухарто
считал своим хорошим другом, премьер-министр Го Чок Тонг и заместитель
премьер-министра Малайзии Анвар Ибрагим. В конце января 1998 года Даим
Заинуддин, экономический советник правительства Малайзии, прислал мне
письмо. Он просил меня встретиться с Сухарто и убедить его не назначать на
пост вице-президента Хабиби. Министры Сухарто сказали ему, что было
необходимо, чтобы соседи Малайзии дали Сухарто совет. Я не мог поехать в
Джакарту в разгар кризиса, чтобы не сложилось впечатление, что я вмешивался
во внутренние дела страны. Вместо этого я решил пойти на хорошо рассчитанный
риск и в речи, произнесенной 7 февраля в Сингапуре, предостерег: "Рынок
обеспокоен его (президента Сухарто) критериями для выбора вице-президента,
от которого якобы требовались глубокие знания в области науки и техники. Об
этих критериях было объявлено вскоре после достижения второго соглашения с
МВФ... Если рынок будет недоволен этим выбором, то, кто бы ни стал
вице-президентом, это вновь ослабит рупию". Хотя я не упомянул Хабиби по
имени, после этого заявления его сторонники выступили с нападками на меня.
Когда же Сухарто решил все же назначить на пост вице-президента Хабиби,
управляющие инвестиционными фондами и валютные дилеры отреагировали так, как
и ожидалось. Они стали продавать рупию, и ее курс понизился до 17,000 рупий
за доллар США, потянув за собой вниз курсы валют и акций компаний стран
региона.
В начале февраля 1998 года сын президента Бамбанг (Bambang) привез на
встречу с Сухарто Стива Хенка (Steve Hanke), американского профессора из
университета Джона Гопкинса (Johns Hopkins University), который посоветовал
ему, что простым решением проблемы стабилизации курса рупии было бы
учреждение Валютного комитета (currency board). Пока он публично обсуждал
идею учреждения валютного комитета, курс рупии продолжал сильно колебаться.
Рынок терял доверие к президенту, который до того считался опытным и
рассудительным человек.
Последние назначения на высшие военные и министерские посты, сделанные
в феврале и марте 1998 года, были наиболее катастрофическими просчетами
Сухарто. Он назначил Хабиби на пост вице-президента, потому что, как сказал
Сухарто за 48 часов до собственной отставки, никто не желал бы видеть того
на посту президента. Сухарто полагал, что никто в Индонезии и ни одна
зарубежная держава не стремилась бы отстранить его от власти, если бы они
знали, что президентом станет Хабиби. Его партнер по игре в гольф,
лесопромышленник Боб Хасан (Bob Hasan), был назначен министром торговли и
промышленности, а его дочь Тутут - министром социального обеспечения. Почти
все другие назначенцы были лояльны по отношению к нему либо к его детям.
Наиболее серьезным просчетом было назначение генерала Виранто (Wiranto)
главнокомандующим вооруженных сил, одновременно с присвоением зятю
Президента Прабово Субьянто звания генерал-лейтенанта с назначением его на
должность командующего cтратегическими силами "Кострад" (Kostrad). Сухарто
знал, что Прабово был ярким и честолюбивым человеком, в то же время
отличавшимся порывистостью и опрометчивостью.
Я дважды встречался с Прабово за обедом в Джакарте в 1996 и 1997 году.
Он обладал быстрой реакцией, но его откровенность порой была неуместна. 7
февраля 1997 года, встретившись порознь со мной и премьер-министром Го Чок
Тонгом, он сделал странные заявления. По его словам, китайцы в Индонезии
находились в опасности, потому что в случае любых волнений или бунтов они
пострадали бы как представители меньшинства. Он добавил, что известный
преуспевающий индонезийский бизнесмен китайского происхождения Софьян
Вананди (Sofian Wanandi), принимавший активное участие в политике, был в
опасности как "представитель двойного меньшинства", ибо являлся китайцем и
католиком. Софьян якобы сказал ему и нескольким другим генералам, что
президент Сухарто должен уйти в отставку. Когда я высказал свои сомнения по
этому поводу, Прабово стал настаивать, что Софьян действительно сказал это,
и что католики - китайцы представляли опасность для самих себя. И
премьер-министр, и я ломали голову над тем, почему он решил сделать такое
заявление о Софьяне, - ведь было крайне маловероятно, чтобы какой-либо
индонезиец сказал зятю президента, что президент должен уйти в отставку. Мы
гадали, не готовил ли он нас к чему-либо такому, что должно было вскоре
произойти с Софьяном и другими бизнесменами китайского происхождения.
9 мая 1998 года недавно ушедший в отставку заместитель председателя
Объединенного комитета начальников штабов США (The US Joint Chief of Staff)
адмирал Вильям Оуэнс (William Owens), встретился со мной в Сингапуре. Он
рассказал мне о странном заявлении, сделанном Прабово во время их встречи в
Джакарте за день до того. За обедом, в присутствии двух молодых помощников,
подполковников, один из которых был доктором, Прабово сказал: "Старик не
протянет и девяти месяцев, наверное, он умрет". Будучи в приподнятом
настроении по поводу присвоения ему очередного звания и назначения на
должность главы "Кострада", он пошутил, что ходят сплетни, что он может сам
предпринять попытку переворота. Оуэнс сказал, что, хотя они были знакомы с
Прабово на протяжении двух лет, такие шутки в присутствии иностранца были
вряд ли уместны. Я ответил, что Прабово поступил по отношению к нему
опрометчиво.
На протяжении нескольких месяцев, начиная с января 1998 года,
студенческие протесты не выходили за пределы студенческих городков, в
которых преподаватели, бывшие министры и генералы открыто обращались к
толпам студентов, поддерживая требования о проведении реформ. Чтобы
продемонстрировать, что он полностью контролирует ситуацию, в разгар
кризиса, 9 мая 1998 года, Сухарто уехал в Каир, чтобы принять участие в
конференции. Студенты тут же вышли с демонстрациями на улицы и, после
нескольких столкновений с полицией по борьбе с беспорядками, 12 мая шесть
студентов Университета Трисакти (Triskati) были застрелены в тот момент,
когда толпа отступала в университетский городок. Последовавшие за этим
беспорядки привели к полнейшей анархии, - полиция и солдаты практически
сдали город бандам, которые крушили, грабили и жгли магазины и дома
этнических китайцев и насиловали китайских женщин. Было общеизвестно, что
бунты были организованы людьми Прабово. Он хотел продемонстрировать
некомпетентность генерала Виранто, чтобы по возвращении из Каира Сухарто
назначил его (Прабово) главнокомандующим вооруженными силами. Но к 15 мая -
моменту возвращения Сухарто из Каира - его игра была уже проиграна.
Один за другим ближайшие и наиболее лояльные помощники и министры
покидали его, после того как наиболее послушный из его подчиненных, Хармоко
(Harmoko), назначенный Сухарто на должность спикера Национального собрания,
публично потребовал отставки президента. Драма закончилась в 9:00 часов утра
21 мая, когда Сухарто выступил по телевидению с заявлением об отставке, и
Хабиби был приведен к президентской присяге.
Кризис, который начался с обострения экономических проблем, которые
требовали для своего разрешения поддержки со стороны МВФ, закончился
свержением президента. Это явилось огромной личной трагедией лидера,
превратившего доведенную к 1965 году до нищеты Индонезию в экономически
бурно развивавшуюся страну, давшему образование ее народу и создавшего
инфраструктуру для дальнейшего развития Индонезии. В этот критический момент
человек, который до того так хорошо умел оценивать людей и подбирать себе
помощников, ошибся в выборе лиц на ключевые позиции в государстве. Его
ошибки оказались бедственными для страны и для него самого.
Сухарто никогда не думал об изгнании. Все его состояние и состояние
членов его семьи было вложено в Индонезии. Американский журналист, который
написал в журнале "Форбс" (Forbes), что семейство Сухарто владело активами
стоимостью 42 миллиарда долларов, в октябре 1998 года сказал мне в
Нью-Йорке, что большая часть этого богатства была вложена в Индонезии. После
пережитого Индонезией кризиса он оценивал стоимость этих активов всего в 4
миллиарда долларов. В отличие от президента Филиппин Маркоса Сухарто не
переводил свои активы за границу, чтобы подготовить почву для своего
бегства. Он остался в своем доме в Джакарте. После пребывания на посту
президента в течение 32 лет он не собирался убегать. Я не понимал, зачем его
детям нужно было столько денег. В результате этих излишеств его место в
истории Индонезии стало иным.
Генерал Бенни Моердани, его доверенное лицо, преданный ему человек,
долгие годы прослуживший на посту начальника разведки вооруженных сил, а
позднее - главнокомандующего вооруженных сил, в конце 80-ых годов сказал
мне, что он советовал Сухарто обуздать бесконечные требования его детей о
предоставлении все большего количества привилегий для ведения бизнеса. Если
бы Сухарто слушал Моердани, он не пришел бы к такому трагическому финалу.
Я смотрел телевизионную передачу об его отставке. Он заслужил, чтобы
уйти с куда большим почетом. Сухарто концентрировал свою энергию на
обеспечении стабильности и развитии экономики, его политика создала условия
для быстрого экономического роста в странах АСЕАН с 70-ых по 90-ые годы. Это
были золотые годы для стран Юго-Восточной Азии.
Несмотря на то, что Хабиби стал президентом случайно, он считал, что
был предназначен управлять Индонезией самой судьбой. Он был
высокообразованным, но очень непостоянным и весьма разговорчивым человеком.
В интервью журналу "Эйжиэн Уол стрит джорнэл" от 4 августа 1998 года он
описал свой стиль работы как "параллельную обработку 10 - 20 различных
вопросов одновременно", сравнивая себя с компьютером. Он также жаловался,
что когда 21 мая 1998 года он пришел к власти, то получил поздравления из
многих стран на следующий день, а Сингапур не присылал свои поздравлений
"почти что до июня, прислав их с большим опозданием. Мне все равно, но (в
Индонезии) проживает 211 миллионов человек. Посмотрите на карту. Все
окрашенное зеленым - это Индонезия. А вот эта красная точка - Сингапур.
Посмотрите на это". (Сингапур направил ему официальные поздравления 25 мая).
Несколько дней спустя премьер-министр Го Чок Тонг в своей речи на заседании
по поводу Национального праздника Сингапура заявил, что Сингапур - город с
населением 3 миллиона человек - располагал ограниченными ресурсами, а потому
существовали пределы того, что "маленькая красная точка" могла сделать для
своих соседей.
Мы хорошо знали Хабиби, потому что он руководил осуществлением проекта
по развитию острова Батам. Он был настроен против индонезийцев китайского
происхождения, и это отношение распространялось и на Сингапур, большинство
населения которого составляли китайцы. Он хотел обращаться с нами так, как в
Индонезии обращались с этническими китайцами, - то есть оказывать на нас
давление и облагать нас данью. Такой подход изменил бы основу, на которой
Сухарто и я сотрудничали как главы равноправных независимых государств, и
превратил бы их в отношения между "старшим и младшим братом" (abang-adik).
Тем не менее, в частном порядке, Хабиби посылал настойчивые приглашения
премьер-министру Сингапура встретиться с ним в Джакарте, а также пригласил
Ли Сьен Лунга (заместителя премьер-министра) и его жену на ужин. Хабиби
хотел продемонстрировать, что мы поддерживали его, считая, что индонезийские
бизнесмены китайского происхождения прониклись бы к нему доверием и стали бы
вкладывать деньги в экономику. Мы не представляли себе, каким образом
подобные визиты могли привести к такому результату. Через два дня после
упомянутого интервью он на протяжении 80 минут отчитывал министра
просвещения и заместителя министра обороны Сингапура Тео Чи Хина. Тео
доставил гуманитарную помощь в Джакарту, генералу Виранто,
главнокомандующему вооруженных сил Индонезии. По словам Тео Чи Хина, "Хабиби
был очень оживлен, размахивал руками, а выражение его лица и тон голоса
быстро менялись. Он едва мог спокойно сидеть, его голос звучал страстно, он
выглядел взволнованным. Хабиби чередовал перечисление собственных достижений
и особых качеств с плохо завуалированными угрозами в адрес Сингапура,
напомнив, что он прожил в Европе 25 лет, начиная с 18-летнего возраста, и
усвоил такие ценности как "демократия и соблюдение прав человека".
Хабиби хотел, чтобы Сингапур знал свое место и понимал уязвимость
своего положения. Он вновь указал, что "Сингапур лежит внутри Индонезии".
Соскочив с места, он подбежал к карте, висевшей на стене, и, вытянув обе
руки, продемонстрировал, как закрашенная зеленым территория Индонезии
окружает "красную точку" - Сингапур.
Спустя некоторое время, вечером 27 января 1995 года, оправляясь в
Давос, я был поражен, услышав по радио, что Хабиби решил предоставить
населению Восточного Тимора право выбора между независимостью и полной
автономией. Это был внезапный отказ от политики, которую Индонезия
проводила, начиная с 1976 года, настаивая на необратимости включения
Восточного Тимора в состав Индонезии.
В Давосе я встретился со Стэнли Росом (Stanley Roth), проницательным,
постоянно путешествовавшим, неутомимым помощником Госсекретаря США по
странам Восточной Азии и Тихоокеанского региона. Мы согласились, что
предложение Хабиби раз и навсегда изменило ситуацию, и теперь можно было
ожидать провозглашения независимости Восточного Тимора. Рос сухо заметил,
что премьер-министрам следует быть осторожней, когда они пишут письма таким
президентам как Хабиби. (Мы оба читали сообщение, что решение Хабиби было
вызвано письмом премьер-министром Австралии Джона Говарда (John Howard),
который предлагал, чтобы жители Восточного Тимора сделали свой выбор на
референдуме).
Вскоре после этого заявления по Восточному Тимору, 4 февраля 1999 года,
министр связи Сингапура Ма Боу Тан (Mah Bow Tan), посетил Хабиби, который
напомнил ему, что посол Австралии проинформировал его о варианте,
использованном Францией в Новой Каледонии. Этот подход заключался в том,
чтобы организовать референдум и быть готовым к тому, чтобы предоставить
независимость после 15-летнего подготовительного периода. Хабиби сказал
послу Австралии, что Индонезия не станет использовать этот подход. По его
словам, Индонезия не получила от Восточного Тимора ни природных, ни людских
ресурсов, ни золота, поэтому австралийцы не имели права настаивать, чтобы
Индонезия предоставила автономию или право на самоопределение Восточному
Тимору.
"Мир не понимает и всегда неправильно нас оценивает", - сказал Хабиби
Ма Боу Тану. Он был "сыт этим по горло" и дал задание своему правительству
изучить возможные варианты отделения Восточного Тимора от Индонезии,
предоставив его жителям право выбирать между автономией и независимостью.
Хабиби заявил, что в том случае, если жители Восточного Тимора откажутся
принять автономию, но, в то же время, будут ожидать от Индонезии помощи в
подготовке к независимости, ему придется сказать им "извините". Он не
собирался играть по отношению к Восточному Тимору роль "богатого дядюшки".
Он попросил посла передать это премьер-министру Австралии Дж
|
